Взобравшись на вершину холма и обозрев с высоты колыхание травы в степи и долину в ее середине, он смог наконец увидеть все Амарохи – королевство гвоздики.

Охнула Калей. Амир прекрасно представлял, что в ее глазах эта природа – щедрый дар со стороны Уст восьми королевствам. К западу, где холм поднимался еще выше и заканчивался обрывом, бегущая с севера река водопадом низвергалась в озерцо в ста футах внизу. Густые брызги клубились белыми облаками. Озерцо, заключенное в кольцо известняковых глыб и валунов, переливалось через него ручейками, которые стекали в долину, где раскинулся лесной город Амарохи. За городом снова вздымалась гора, и на ней, напоминая обветренную, поросшую мхом корону, стоял аранманай рани Каивальи. Башенки его спиралью ввинчивались в облака, терялись в тумане, а окна зияли, как проход в безмолвие склепа, с которым Амир не хотел иметь ничего общего.

По мере того как склон спускался в долину, рощицы сосен и кедров становились все реже. Влага от водопада осаждалась на коже. Склоны всегда имели такой вид, будто только что прошел дождь и свежесть влажной земли щекочет ноздри, пробуждая тайные стремления сердца. Бывали времена, когда Амир мечтал привести амму в Амарохи, отдохнуть от многолюдной, шумной Чаши Ралухи. Камышовники, местное племя вратокасты, обитавшее в здешних холмах, приняли бы их, не задавая лишних вопросов. Амир был знаком с носителями из камышовников. А амма, ставшая намного тише после исчезновения аппы, хорошо вписалась бы в здешнюю жизнь.

Такие моменты растаяли и испарились, как масло, положенное на разогретую сковороду-кадай. Камышовники тоже находились на задворках общества, выдача им специй не менее строго лимитировалась правилами торговли. Единственное, чем они могли пользоваться без ограничений, так это свежим воздухом с гор, приносящим дуновение гвоздики и сосны.

Лучники подошли к бревенчатой хижине у основания холма. Это была караулка, а от нее перекинутый через речку дощатый мост вел в Амарохи.

«Постойте», – жестом велел один.

Из хижины вышел старик, на плече у него сидел орел. Лучник привязал письмо Орбалуна к лапе орла, погладил птицу по шее и отправил в полет.

Амир смотрел, как птица взмыла над верхушками деревьев и силуэт ее обрисовался на фоне водопада. Затем она исчезла в облаках, удаляясь в сторону аранманая Каивальи.

Какое-то время они ждали. Калей стояла у моста, разглядывая город Амарохи, волосы ее промокли от мелких брызг водопада. Она держалась беспокойно, и угнетавшее ее в эти дни смятение перерастало, похоже, в чувство вины, которое Амиру не под силу было развеять. Ясно было одно: без Калей ему и дня не продержаться во Внешних землях. Аппе это, может, и удалось, но Амир не как отец. И не как Карим-бхай или Илангован. Настойчивость не всегда перерастает в способность выживать. Решимость не придает дополнительных запасов силы, сверх предела костей и мышц человека. И если из этого следует, что придется рискнуть, имея дело с непредсказуемым характером Калей и ее нездоровой приверженностью долгу перед Устами, то так тому и быть. Он примет этот бой, если таковой случится.