И чем сильнее становилась боль, тем более крепла его решимость. Будь прокляты Уста, Чаша довольно настрадалась. В какой-то момент, стоит признать, он обдумывал слова Калей. Разрушение Врат пряностей навсегда остановит перетекание товаров из одного королевства в другое. Торговле пряностями придет конец. Не будет специй, кроме тех, которые произрастают в соответствующей стране. Справедливо ли это? До сих пор Амир думал только о себе и о Чаше. Но потом осознал, испытав укол в сердце, что не все высокожители заслуживают доли, какую уготовила им Мадира. Не все там такие, как Хасмин, пусть даже ему подобных хватает. Есть люди как Харини, те, кто стремится сделать жизнь чашников лучше, но всегда оказывается в меньшинстве и проигрывает тем, кто стоит на букве писаний.

Просто постояв сложа руки и позволив Мадире уйти, Амир украдет у людей куркуму из молока, гвоздику с зубов, имбирь из чая и перец из снадобий. Он представил себе блюдо бирьяни без муската и мациса, и от одной мысли у него ком подкатил к горлу. Отвратительно! Думать нужно было о вещах поважнее еды, но у него это не получалось, не в этот раз.

Мысли растекались вокруг него, как разлитое молоко. Харини была готова. Она решилась сломать мир. Время переживать насчет последствий настанет позже.

Возможно, так следует поступить и Амиру. На свой лад, оказав сопротивление Устам. Не идти за Мадирой, а вернуться в восемь королевств. Мадира добьется успеха – в этом он не сомневался. И когда это произойдет, все остальное будет уже не важно. Не будет ни Уст, ни Бессмертных Сынов. Ни юирсена, посланных для священной чистки.

Его кости взывали об отдыхе. Врата, как он вымотался.

Амир даже не заметил, как уснул. Страх перед Бессмертными Сынами – Кишкиндой и Кукой – просочился в его плоть, подрывая силы.

Когда он проснулся, кожу грыз холод. Амир не мог сказать, как долго находился в забытьи, но первые проблески зари уже прокрадывались между макушками деревьев. Выходит, он проспал всю ночь. Калей нигде не было видно. Ее что, не было все это время?

Пора уходить.

Он засуетился, собирая свои пожитки. Костер догорел. Амир поднял отданный Марангом шамшир и стал пробираться к выходу.

И едва он оказался на улице, как появилась Калей. Отчаянно спешащая. Испуганная. Порыв ветра следовал за девушкой, вздымая листья, которые жались к ней, отчего она была похожа на увитую плющом колонну.

– Надо убираться, – бросила она, влетев в пещеру, потом затоптала оставшиеся угли и нагребла на кострище листья, чтобы не шел дым. – Мы совершили ошибку, разведя огонь. Кишкинда его учуял. Ему известно, где наш лагерь.