– Хотя я была блюстительницей престола, обычай требует получить благословение родителей при выборе мужа. Они правили Иллинди прежде. Это было вполне справедливо. Такова традиция. Я действовала тайно, понимая, что слишком многие при дворе осудят такой выбор. Знали только Файлан и Кашини. Как меньшее, я надеялась, что родители окажутся выше ритуалов и устоев, заглянут в мое сердце. В будущее, где вратокаста сможет сосуществовать с нами.

Родители разрешили привести его во дворец. То была наполовину победа. Они приготовили для него пир: лучшие из пряностей, самбар, кужамбу, мясо. И пока Сукальян ел, они унижали его. Оскорбляли. Говорили, что он не имеющий ни специи за душой бедняк из вратокасты, недочеловек, считающийся в стенах Иллинди не более чем крысой, пробравшейся, чтобы осквернить их пищу. Заблуждением было думать, что ему позволят хотя бы разговаривать со мной, не то что жениться на мне. Сказали, что он унизил их, их род и Уста. Заставили его выплюнуть еду, которую, как он думал, предложили ему для угощения. У меня на глазах. Я считала себя самой могущественной женщиной в Иллинди. Я молчала и плакала, понимая, что все, во что я верила, оказалось ложью. Файлан тоже сидел тихо. Я думала, он узнал Сукальяна, вопреки минувшим с той ночи в дебрях годам. Некоторые лица не забываются, чече. Но он все-таки молчал. Я ненавидела его тем вечером и еще несколько дней.

Если Калей и винила Мадиру в обиде на отца, то не показала этого. Амир не хотел больше слушать. Он знал, что случилось потом, и сомневался, что готов это вынести. Но Мадира не боялась ворошить прошлое, и ее голос звучал в ночи:

– Я полагала, что они позволят Сукальяну уйти, но пришел Маранг и отрубил ему голову. Он поднес ее Устам как жертву, а затем велел страже препроводить меня в мои покои.

Амир зажмурил глаза, и плач тысяч из вратокасты наполнил его голову. Когда он их открыл, Мадира стояла прямо, половина ее туловища была залита кровью.

– Той ночью я осознала, что сбежать и жить с людьми Внешних земель – это не выход. Будучи блюстительницей престола, я могла в мгновение ока изменить законы страны, ввести новые нормы и заставить всех подчиняться и служить моим целям. Как протектор древнейшего из девяти королевств, я могла сделать это по мановению руки.

Амиру пришел на ум Орбалун и его неспособность изменить мышление высокожителей. Голос Мадиры вернул его к происходящему:

– Вместо этого я предпочла произвести более постоянные перемены. Перемены, которые нельзя отменить и с которыми придется жить, понимая, что они к лучшему. Тебе не доводилось жить среди поселенцев, чече. А я жила. Большая часть того, чему я научила тебя, взята у них. И все равно мне предстоит освоить столь многое, что я боюсь умереть прежде, чем успею. Так много необходимо еще повидать в этих землях, так много взрастить и выпестовать. И все это мы подвергли запрету, потакая прихоти Уст.