Но не в логове Мюниварея, как до того, а внутри самих Уст.

Он плыл в разреженном воздухе, как зеленая горошина по воде. Первая мысль была: он не превратился в пепел, как пугал Маранг. Вместо этого его окружали объятые пламенем стены, обгорелые тени, щупальца густого дыма. Далеко внизу зияла распахнутая пасть какого-то ужасного и мерзкого существа. Уста потягивались и зевали в бездонной яме. Поверхность их была испещрена воронками и шрамами, ледяные чешуйки блестели в огнях, шкура сливалась с каменными стенами. Если у твари имелись глаза, Амиру не удавалось разглядеть их за спаянными в кривую линию губами. Тем не менее, проплывая, он уловил намек на движение. Раздвоенный язык свернулся в клубок внутри пасти, почуяв над собой присутствие чужака, угадывая в нем то создание, которое они, Уста, стремились мучить и постоянно пытались стряхнуть с Внешних земель.

Это не имело значения. Амир бросил вызов судьбе и был здесь потому, что путь его вел отныне только вперед и назад возврата не было. Он отказался сдаться, даже когда смерть проломила половину двери его дома. Даже если ему суждено пережить встречу с Устами, у наружной стороны ложных врат Мюниварея его ждут Маранг и юирсена, с окунутыми в гхи клинками, чтобы приставить их к его горлу.

Это… это будет последний поступок в его жизни.

Шамшир, как всегда, в руке казался легким. Пальцы сомкнулись вокруг рукояти. Искусство в обращении с клинком или отсутствие оного не имело значения. Все, что требовалось, – это направить меч куда надо. Он сделал глубокий вдох и, оставляя за собой воздушное завихрение, ринулся вниз.

Близ вылуженной пряностями глотки Уст стены были покрыты обгоревшими комьями восьми специй.

Каким-то образом проход к Устам через ложные врата Мюниварея сделал Амира нечувствительным к жару внутри. Жар пульсировал вокруг, но необъяснимым образом не причинял ему вреда.

Даже когда он вошел в перекошенную пасть Уст, источаемый ими запах и галлоны налипших на десны пряностей не действовали на него. Все происходило как во сне, словно в некоем забытьи. И однако, было реальным.

«Дитя наше… Наше заблудшее, драгоценное дитя. Что ты творишь?»

В эти тягучие, мерцающие мгновения его мысли были направлены на Мадиру.

«Сын пряностей, почему должен ты отрекаться от нас? Разве не зришь ты безрассудства своих действий? Разве не отдаешь себе отчета, что будешь вечно гоним за свой грех?»

Так как возможности заткнуть уши не было, Амир зажмурил глаза. Мышцы его напряглись в ответ на упреки Уст. Слишком поздно верить всему, что они вещают. Поздно ли?