– Я буду иметь это в виду, – сказал Филип.

– Извините, сэр, но у вас есть какие-то возражения против того, чтобы я вас растерла? Моему мужу всегда становилось легче.

«Так, – сказал себе Филип, – спокойно». И тут же выпалил:

– Может, вы думаете, что я ваш муж?

– Не думаю, сэр. Мой муж был гвардейцем и джентльменом, а не оксфордским недоучкой и грубияном.

– Я нисколько не сомневаюсь в достоинствах вашего мужа, – сказал Филип, слишком сердитый, чтобы быть польщенным зачислением в Оксфорд. – Но неужели он никогда не просил вас…

– Просил о чем, сэр?

– Просто оставить его в покое.

Пораженный своей жестокостью, Филип закрыл глаза. А когда открыл снова, миссис Уивер уже ушла.

Он решил не растирать шею, пока не ляжет спать. Он был мастером прокрастинации: еще каких-нибудь полчаса – и за дело! К тому же будет разумней и приятней сразу после растирания лечь в постель: меньше вероятность простудиться. Кроме того, если сделать это перед сном, он обойдется одной помывкой и одним раздеванием вместо двух, ведь ему придется снять что-то из одежды, чтобы добраться до шеи. И он не испачкает себе жилетку и рубашку, а также пижаму. Но главная причина такого отлагательства заключалась в другом. После ухода миссис Уивер у него случилась обычная реверсия чувств в ее отношении. Он повел себя с ней ужасно и должен извиниться. И лучшим способом извинений будет позвать ее и попросить, чтобы она все-таки растерла ему шею. «Я сожалею, миссис Уивер, что был таким желчным. Пожалуйста, забудьте об этом, если сможете, и разотрите мне шею. Только подождите, пока я сниму рубашку».

Филип долго сидел, проговаривая в уме подобные предложения, но почему-то не мог заставить себя перенести их в реальность. После этого инцидента он видел миссис Уивер только через окошко, когда она подавала ему еду, и не был способен оценить ее состояние. В какое время она заканчивает работу? Вероятно, около половины десятого, подумал Филип и стал непроизвольно поглядывать на часы, отчего обострилась боль в шее. Но на каминной полке больше не было часов – они спрятаны в угловой тумбе и, вероятно, уже давно остановились, поскольку он их не заводил. Как глупо! Ведь у него есть наручные часы, и они показывали ровно десять. Наверное, она уже легла спать и, если бы он ее позвал, пришла бы к нему в ночной рубашке или в пижаме (или что она там надевает в постель), и это было бы недопустимо.

Почему-то ему не хотелось ложиться, и он все сидел, глядя на догоравшие дрова в камине. Камин требовал ухода, и теперь, когда Филип лишился домработницы, ему не следует его топить. Завтра он скажет миссис Уивер, чтобы она его не зажигала.