– Мало? – переспросил отец. – Он действительно так сказал?

Анна кивнула.

– Что ж, парень не промах, – пробормотал мистер Марринер, удивив даже своих домашних, знавших его своевольный характер, столь внезапной симпатией к какому-то наглецу. – Иди к ним и скажи, что если они споют нам еще колядку, то получат два шиллинга.

Но Анна осталась на месте.

– Если ты не против, папочка, я больше к ним не пойду.

Все трое повернули к ней удивленные лица.

– Не пойдешь? Почему?

– Мне не понравилась его манера.

– Чья? Старшего?

– Да. Мальчик… ты был прав, Джереми, это мальчик, довольно маленький… ничего не говорил.

– И что было не так с манерой старшего? – спросил мистер Марринер вполне добродушно.

– Ой, я не знаю! – Анна задышала с натугой и сжала пальцами спинку стула. – И дело не только в его манере.

Миссис Марринер предостерегающе заговорила:

– Генри, я бы не стала…

Но тут с места вскочил Джереми. Он увидел шанс обелить себя в собственных глазах за свою неумелость в выборе рождественских подарков – и вообще за свою всегдашнюю неумелость, о чем бы ни шла речь, в сравнении с сестрой.

– Вот шиллинг, – сказала Анна, протягивая ему монету. – Но он его не возьмет.

– Пусть будет два, – сказал отец семейства, подкрепив слово делом. – Но только если они споют еще, имей в виду.

Джереми вышел из комнаты, и все притихли: Анна пыталась прийти в себя, мистер Марринер постукивал пальцами по столу, а его жена рассматривала свои кольца. Наконец она сказала:

– У них теперь классовая сознательность.

– Это другое, – сказала Анна.