– Я знаю, что вы сейчас скажете, – вздохнул ее муж.

– …Не любит, когда ей перечат. Как психолог я должен заметить, что, если бы вы отменили поездку в Рим, это бы ей навредило. При заболеваниях такого рода, – врач не уточнил, каких именно заболеваний, или сам был не уверен в диагнозе, – как и при многих других, – поспешно добавил он, – самое важное – поддерживать у пациента интерес к жизни. Разумеется, миссис Картерет глубоко религиозна и всем сердцем надеется, что Его Святейшество вас примет. Ваш рассказ об этой встрече придаст ей больше сил держаться за жизнь, чем любые мои лекарства. Аналогично расстройство в вопросе, столь для нее важном, возымеет противоположный эффект. Она не раз мне говорила: «Я с нетерпением жду, когда Папа примет моего мужа. Для меня это значит не меньше, чем если бы святой отец принял меня лично. Я очень боюсь, зная, как Джеймс тревожится о моем здоровье, как бы он не отменил свою поездку и не упустил эту бесценную возможность».

Мистер Картерет надолго задумался.

– Я буду за нее молиться, как и всегда. Но будет ли тактично с моей стороны попросить святого отца о заступничестве за нее?

– Почему нет?

– Его, должно быть, так часто просят о чем-то подобном.

– И что с того? – сказал врач. – Это его работа – il suo mistier – молиться за других, а вы и ваша синьора щедро жертвуете церкви.

– Значит, вы думаете, мне следует ехать?

– Думаю, самым решительным образом стоит.

И мистер Картерет поехал.

Дальнейшие события расплывчаты и вызывают сомнения, особенно с учетом того, что рассказы двоих непосредственных свидетелей, если верить им на слово, не во всем совпадают. Если бы только доктора Бевильакву (он был убежденный трезвенник, и его четкий отчет заслуживал бы безусловного доверия) не отозвали к другому лежачему пациенту! Антонио, дворецкий и первый гондольер Картеретов, и Мария, личная горничная и конфидентка Анны Картерет, были еще живы. Я разыскал их, и они признали во мне – думаю, не без удивления – одного из давних гостей палаццо Контарини-даль-Моло.

Их рассказы разнились в подробностях, но совпадали в главном. Мария и Антонио, двое любимых слуг, наверняка испытывали ревность или завидовали друг другу. Они не питали зла к миссис Картерет, несмотря на ее суровый нрав, поскольку Картереты назначили им хорошую пенсию.

По словам Антонио, в десять часов вечера раздался звонок в дверь, и если бы не тревога за синьору (так он сказал), то в это время он уже был бы в постели. Шел ноябрь, разыгралась буря, северный ветер, bara, дул с почти ураганной силой. Стихии осаждали дворец Картеретов, едва ли бы какой-нибудь гондольер или сандольер, гребец рабочей морской лодки, решился пройти вдоль Сакко-делла-Мизерикордиа, где ветер бушевал, точно в воронке. В такую жуткую ночь (una notte cosi cattiva[127]) достичь дворца можно было только пешком, и кто захотел бы прийти в такое время, кроме врача?