— Я не знаю, что они там делали, — сказала Манина. — Вино пили или, может, лезгинку танцевали, но только часы были исправны.

— Что вы говорите, уважаемая? — вспыхнул Думбадзе. — Как так — исправны? При чем здесь лезгинка?

— Свидетель Думбадзе, я не давал вам слова, — сказал Чудинов.

Думбадзе с недоумением и жалостью оглядел покрывшееся злыми красными пятнами лицо Маниной, пожал плечами, сказал сердито:

— Молчу.

Чудинову нужны факты, а не эмоции, подумал Димов. А этот парень не умеет отделять одно от другого.

— Садитесь, Манина.

Судья должен быть объективен, думал Димов. Банальнейшая из истин. А мне почему-то хочется, чтобы правыми оказались Пастухов и этот вспыхивающий, как спичка, южанин, а не Манина… Никогда ничего, кроме отвращения и брезгливости, к ворам не испытывал, а сейчас жаль этого немытого бедолагу… Вот тебе и объективность!

В допрос включился старик адвокат. И так же, как и при допросе Маниной, он начал издалека, с подробностей, вроде бы не имеющих отношения к делу:

— Скажите, Думбадзе, снимая угол у Пастухова, вы договорились с ним об оплате?

— Да.

— И сколько вы должны были платить ему в месяц?

— Пятнадцать рублей.

— И платили?

— Пытался.

— Поясните суду, что значит «пытался платить».

— Первые два месяца Михеил брал деньги, а потом отказался. Каждый раз му-че-ни-е было его уговорить. Обижался.

— Ну, и как вы поступали?

— Ком-пен-си-ровал. Продукты покупал. Ботинки ему один раз подарил. Пиджак.

— И так — все годы?