— Что это вы делаете, Удочкин? — спросила она вкрадчиво.

Удочкин сидел на корточках — приколачивал нижнюю планку. Метрах в пяти от него, на старой границе участков, лежал его рыжий раскормленный пес. Пес поднял голову, посмотрел на бабку Устю, подергал мохнатым ухом и снова положил квадратную морду на вытянутые лапы.

Прежде чем ответить бабке Усте, Удочкин ловко, двумя ударами, вогнал в свежеоструганное дерево новый, блестящий гвоздь. Второй гвоздь, такой же блестящий и новый, свисал у него из угла длинного расшлепанного рта, как сигарета.

— Забор строю, — невинно сказал он.

— По какому праву? — спросила бабка Устя.

Удочкин вытащил гвоздь изо рта и с той же ловкостью вогнал его рядом с первым. Потом выхватил из стоящего на траве ящика два гвоздя, один сунул в рот, второй, примеряясь, приставил к столбу. Сказал с деланной беззаботностью:

— Мы с Андреем Александровичем столковались наконец сегодня утром. В буфете у Зинки. — И крепко стукнул молотком.

Бабка Устя некоторое время молча наблюдала, как ловко Удочкин работает. Она всю жизнь любила смотреть на ловкую работу. Пальцы у Удочкина были негнущиеся, грубые, но гвозди в них становились послушными, вколачивались точно.

— Скажите, Удочкин, а это обязательно: брать сначала гвозди в рот? — ехидно спросила бабка Устя.

Удочкин выплюнул очередной гвоздь обратно в ящик, объяснил благожелательно:

— Нет, не обязательно. Плотники так не делают. Но я раньше сапожничал. Привык. Набьешь полный рот — и тук-тук. Без помехи, не отвлекаясь.

— Любой заразы можно набраться.

— Нет, — сказал Удочкин убежденно. — Какая может быть зараза от гвоздей?

— Что ж, Удочкин, — сказала бабка Устя, помолчав, — я-то уверена, что ни о чем вы с Андреем Александровичем не столковались. Но сейчас у меня нет времени заниматься вами. Мне надо готовить обед. А через час вы у меня, как миленький, во всем признаетесь.

— Через час так через час, — охотно и нахально согласился Удочкин. — Я тогда тоже перерыв в работе сделаю.

— Даже ваша собака знает, где находится граница участков, — заметила бабка Устя.

— Знает, — опять охотно согласился Удочкин. — Только она про разговор у Зинки не знает…

…Бабка Устя обмыла под рукомойником очищенную, сочащуюся едким соком луковицу, кинула ее в кастрюлю, стоявшую на керогазе. Подумала, что нужна бы вторая луковица, но чистить ее не хотелось. У нее не было сил снова затевать единоборство со своими непослушными пальцами и вертким ножом. И так обойдется.

Удочкин продолжал стучать молотком — все резвей и резвей. А у этого старого хрыча пальцы не дрожат, с обидой подумала бабка Устя. Впрочем, это профессиональное. У меня за роялем они тоже делаются послушней… Бабка Устя не любила стариков и старух, и чем больше старела сама, тем эта неприязнь становилась сильней.