Бабка Устя готовилась к бою, и силы прибывали в ней. Вторая луковица очистилась незаметно, сама собой. Бабка Устя кинула ее в кастрюлю, сняла передник и повесила его на гвоздь. Потом, как некогда перед выходом на концертную эстраду, оправила на себе платье, притронулась пальцами к жидким седым волосам. И стала спускаться с веранды, обдуманно и осторожно ставя ноги на покосившиеся ступени. Больше всего на свете она боялась упасть и сломать ногу.

Удочкин, завидев бабку Устю, застучал молотком еще торопливей. Его рыжий пес, одурманенный жарой, продолжал лежать на старой границе участков.

Бабка Устя, не глядя на Удочкина, уселась в гамак. Привычно вытащила из кармашка платья пачку «Примы», мундштук и спички. Вокруг млел жаркий полдень. Душно пахло разогретой хвоей. В ослепительных лучах солнца листва деревьев потеряла краски, стала серой.

Но бабке Усте нравилась жара. Она поудобнее устроилась в гамаке. Зной проникал в ее старое тело. Ну и лето выдалось в этом году, с удовольствием подумала бабка Устя, в Москве редко выпадает такое лето… Для нее это счастье, ее жарой не испугаешь. Все ее предки любили жару и передали и ей эту любовь к солнцу. Вероника тоже легко переносит жару, а вот зять Андрей Александрович, бедняга, страдает…

Бабка Устя вставила в мундштук сигарету, чиркнула спичкой, с наслаждением вдохнула едкий дымок. У ее ног на выбеленной зноем, закаменевшей земле валялись прочитанные утром газеты. Они уже успели пожелтеть от жары.

Бабке Усте вдруг напрочь расхотелось спорить с Удочкиным. Пришли мысли, которые всегда приходили к ней, когда она садилась в гамак.

У платформы за деревьями и крышами дач коротко вскрикнула электричка. Потом с канала донесся протяжный, солидный гудок теплохода. Люди ехали по рельсам и по воде, люди куда-то торопились.

Бабка Устя курила и, щурясь от солнца и голубоватого дымка сигареты, попадавшего ей в глаза, оглядывала то, что всегда представало перед ней, когда она садилась в этот гамак. И знакомые предметы вызывали привычные мысли. Вот угол дачной веранды, утонувший в густых кустах. Некогда она была ярко-голубой, а теперь краска полопалась и отваливается тонкими, ломкими пластинками. Почти вся отвалилась, и под ней видны старые, рыхлые от непогод доски. Денег на ремонт, наверное, так никогда и не удастся выкроить. Но зятя и Веронику это не очень-то беспокоит… По углу веранды опускается ржавая водосточная труба. Под ней — бочка, совсем рассохшаяся, все лето не было дождей. А обычно летом бочка стоит наполненная дождевой водой. Зять и Вероника поливали этой водой цветы на участке. Иногда им неохотно помогал и Анисим. И бабка Устя иногда наклонялась над бочкой, чтобы зачерпнуть воды лейкой. И тогда она видела в расходящейся кругами черной пахучей воде свое отражение: узкое, старое лицо, седые волосы. А в этом году земля совсем высохла, тропинки, пересекающие участок, стали белыми, каменными. Одна из них от крыльца веранды уходит в густые кусты орешника, над ними торчит покатая крыша деревянной будки. За будкой поднимаются в небо знакомые медные стволы трех сосен. Верхушка одной из них высохла, сосна умирает, наверное, от старости… Все это знакомо бабке Усте, за долгие годы стало неотъемлемой частью ее существования. Она знает здесь каждую тропинку, каждый куст… Участок у них дикий, просто часть бывшего леса, не испорченного грядками и порубкой. В обычное лето в сырых местах сами собой вырастают ландыши. А под елью можно найти влажный, с коричневой шляпкой гриб…