Все, что происходило до этого, отчасти все-таки напоминало игру. И вот она закончилась в ту минуту, когда Чудинов плотно прикрыл за собой дверь, обитую дешевым дерматином, и щелкнул замком. Но скучная обыденность этой комнаты находилась в вопиющем несоответствии с тем, что ежедневно происходило в ней. И Димова резануло это несоответствие.

Чудинов щелкнул замком на двери и сел за стол. Димов внимательно посмотрел на него: ему очень хотелось найти на молодом румяном лице судьи следы тех чувств, которые мучили его, Димова. Но лицо Чудинова было замкнутым и не отражало никакого особого волнения. Хохолок опять легкомысленно торчал на его макушке.

И Бушкина, кажется, тоже мучила только жара. Снова с размаху повалившись в клеенчатое кресло, он первым делом стал срывать с шеи галстук. Расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, вздохнул с облегчением, вытащил свою пачку сигарет. Но сигарета сразу же размокла и расползлась в его толстых пальцах. Он с досадой ткнул ее в пепельницу, вытер пальцы о брюки.

Чудинов вынул из ящика стола несколько разграфленных листов бумаги. На первом из них Димов увидел четко отпечатанное типографским шрифтом слово «Приговор». И опять подумал, что здесь больше подошло бы слово «судьба»… И они трое — этот нарочито строгий парень, точно знающий, что дважды два в любом случае будет четыре, этот прораб с маленькими коричневыми глазками и могучими ладонями бывшего каменщика, с хриплым голосом, навсегда сорванным на строительных лесах, и он, Димов, совсем недавно умиравший в больнице на Хорошевском шоссе, — будут решать эту судьбу.

Им предписывалось действовать в соответствии с законом и совестью… Закон и совесть должны совпасть, подумал Димов. И в этом суть.

Чудинов положил поверх стопки серых листов школьную шариковую ручку и откинулся на спинку кресла. Все готово, подумал Димов. И да здравствуют закон и совесть…

— Э-э-эх! Сейчас бы в холодную речку! — сказал Бушкин. — Совсем в этом году природа с ума сошла: Москву с Ташкентом перепутала.

Чудинов недовольно покосился на него. Помолчал, словно выжидая, пока исчезнет последний отзвук неуместных слов.

— Что ж, товарищи заседатели, будем решать…

— Два года, — сиплым голосом сказал Бушкин. — Дело ясное. Ворюга.

Светлые брови Чудинова чуть дрогнули, он внимательно и, как показалось Димову, с удивлением посмотрел на Бушкина.

— Не торопитесь. Давайте по порядку.

Он взял лежавшую справа от него на столе небольшую пухлую книгу. Полистал ее, открыл на нужной странице.

— Пастухов обвиняется по статье восемьдесят девять, часть первая. Оглашаю ее: «Тайное похищение государственного и общественного имущества (кража) наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до одного года». Так вот, сначала нам надо решить, считаете ли вы вину Пастухова доказанной полностью?