Мишка споткнулся о крыльцо и едва не зарылся носом в клумбу. Чертыхаясь и проклиная лишнюю стопку ядреной хреновухи, как можно осторожно для своего расхристанного состояния тихо прокрался в отведенную ему каморку, всеми фибрами души надеясь не разбудить Владу с ее очередной порцией занудных нотаций. Попробовал снять сапоги, но комната закружилась, и он сам не понял, как свалился на тяжело застонавшую панцирную койку. Закрыл глаза, мечтая провалиться в небытие, но сон не шел. Мишка набросил подушку на голову, приготовившись к дурацкому полупьяному бдению почти до утра, но и тут не задалось: уловил тонкое поскуливание, доносящееся откуда-то снаружи. Щенок? Монотонный скулеж то прекращался, то возникал вновь. Подушка не спасала. Полустон-полувизг сверлил гудящую от возлияний голову, и Мишке поневоле пришлось волочиться в сад посмотреть, кто же это, источник его ночной муки.

Поеживаясь от ночной прохлады, осторожно, чтоб не спугнуть зверушку, просочился сквозь кусты отцветшей сирени и обмер. На скамейке под старой яблоней в скудном лунном свете мерцала фигура Полины в подвенечном платье. Мишка хмыкнул про себя: «Надо же, все-таки уснул. Приснится ж такое…». Но ночная сырость, колкие ветки и даже легкое подташнивание от перебора спиртного – все говорило о том, что реальность иногда мало чем отличается от самых затейливых снов.

Девушка всхлипнула, утерла нос ладонью и вновь тоненько запищала, плечи ее тряслись, и Мишка понял, что Полина, та холодная, надменная и недосягаемая Полина, плачет, будто самая обыкновенная курсистка.

Хмель улетучился мгновенно. Не особо заморачиваясь о том, что делает, Мишка подбежал к несчастной, обнял за плечи, поднимая почти невесомое тело со скамейки, что было силы прижал ее к себе.

Опешившая Полина дернулась. Мишка почувствовал, как ее острые коготки расцарапывают шею, но ему было плевать на боль: в руках была она, диковинная живая бьющаяся птица, отпустить которую сейчас было бы сравнимо с гибелью. Девушка едва не шипела, как дикая кошка, пытаясь вырваться из объятий, но все слабее и слабее. Через несколько мгновений Мишка понял, что яростное сопротивление угасло, что чудесное создание обмякает, приняв и смирившись со своим поражением в этой странной битве. Было важно лишь то, что она, его Полина, тут, на расстоянии дыхания. Пусть рвется, царапается, кричит, теперь все равно!

Что-то изменилось в ночи. Исчезли посторонние звуки, а запах сада сгустился, проникая в кровь, будоражил и гасил, как предрассветные фонари, последние рубежи благоразумия.