– Вы себе льстите, капитан Батлер. Ничего особенно скандального я не совершала, а то, о чем вы упомянули, я бы сделала в любом случае и без вашей помощи.

– Сомневаюсь. – Он покачал головой и вдруг погрустнел. – Вы бы так и оставались убитой горем вдовой Чарлза Гамильтона и прославились бы среди раненых своими добрыми деяниями. А случилось, однако…

Но она уже перестала его слушать: она опять увлеклась созерцанием своего нового облика, прикидывая, не надеть ли новую шляпку прямо сегодня после обеда и поехать так в госпиталь с цветами для идущих на поправку офицеров.

А между тем в его словах заключалась правда, которая как-то не приходила ей в голову. Она не поняла, что это Ретт Батлер открыл двери темницы ее вдовства и дал ей возможность опять царить среди незамужних девиц, хотя ее дни как юной прелестницы давно должны были стать прошлым. Не видела она и того, что под его влиянием уже очень далеко ушла от уроков Эллен. Перемены ведь совершались постепенно: можно пренебречь одной маленькой условностью, потом посмеяться над другой – ну и какая тут связь? И при чем здесь Ретт Батлер? Она не сознавала, что его поощрение заставило ее перешагнуть строжайшие материнские установления касательно приличий; трудные уроки, что значит быть настоящей леди, оказались позабыты.

Сейчас она знала только то, что шляпка идет ей необыкновенно, что дивная вещь не стоила ей ни пенни и что Ретт Батлер, должно быть, все же в нее влюблен, хоть и не признается. И она определенно вознамерилась найти способ вырвать у него это признание.

На следующий день Скарлетт стояла перед зеркалом с расческой в руке и с полным ртом шпилек: она пыталась соорудить прическу, которая, по словам Мейбл, только что побывавшей у мужа в Ричмонде, произвела фурор в столице. В готовом виде сооружение именовалось «Крысы, мыши и кошки» и было безумно трудно для исполнения. Волосы надо разделить прямым пробором и с каждой стороны уложить по три ряда локонов. Первый ряд – «кошки» – это крупные завитки, и с ними справиться относительно просто. С «крысами» сложнее, но тоже можно, а вот малютки «мышки» никак не даются в руки и выскальзывают из-под шпилек самым раздражающим образом. Тем не менее она твердо решила их усмирить, потому что к ужину ожидался Ретт, а он всегда обращал внимание на малейшие нововведения в одежде и прическе и делал соответствующие замечания.

И вот, когда она, отирая пот со лба, сражалась с упрямыми, пушистыми прядями, в нижнем холле раздался торопливый топот – значит, Мелани вернулась из госпиталя. Правда, Мелани обычно двигалась степенно, даже величаво, наподобие какой-нибудь вдовствующей герцогини, а тут вдруг летит вверх по лестнице через две ступеньки. Что-то не так. Скарлетт замерла, не донеся шпильку до волос, потом подошла к двери и распахнула ее. В комнату вбежала Мелани, вся красная, дрожащая и с таким видом, как бывает у ребенка, когда набедокурит и сам знает, что виноват. На щеках слезы, шляпка болтается на шее, кринолин ходуном ходит. Что-то она зажала в кулачке, и пахло от нее почему-то тяжелым духом дешевой парфюмерии.