– Это просто еще один уровень притворства, – сказал он. – Я не просто Мастер, а вроде как Мастер Мастера.

Эвелин улыбнулась и долго смотрела на него, потом встала и сказала:

– Тогда не буду тебе мешать.

Она больше не говорила в той снисходительной манере, как сразу после приезда. Теперь она общалась с ним нормально, как с нормальным человеком. Она направилась к двери, но перед уходом обернулась и в последний раз смерила его долгим проницательным взглядом.

– Мама всем говорит, что ты заторможенный, – сказала она.

– Я знаю.

– Но ты ведь совсем не заторможенный.

Джек снова пожал плечами.

– Я думаю, ты ее еще удивишь, – продолжала Эвелин. – Я думаю, ты всех удивишь. Они просто обалдеют.

Джек заулыбался. Он почувствовал, как к лицу прилила краска, а в груди появилась какая-то легкость, которая казалась почти невыносимой, потому что от этого ему хотелось смеяться и плакать одновременно.

– У тебя вроде был подарок для меня?

– Да! – сказала она, и ее лицо просветлело. – Секундочку!

Она ушла и вернулась с длинным тубусом из коричневого картона.

– Я подумала, что сюда не помешало бы добавить немного искусства, – сказала она. – Эта комната какая-то унылая.

Это была правда – стены в спальне Джека были пустыми, если не считать старых обоев, изначально белых, но пожелтевших от времени. Когда здесь жила Эвелин, она приносила сюда все, что считала красивым: засушенные цветы и акварельные пейзажи, мелкие дощечки, которые она связывала веревкой и превращала в мобили, окаменелости, которые находила в местном сланце, – и все это Рут убрала, как только Эвелин уехала из дома. С тех пор Джек ни разу не просил разрешения чем-нибудь украсить комнату, потому что все, что ему хотелось повесить на стену, ему одновременно хотелось сохранить в тайне, чтобы избежать пристального внимания матери и ее капризов.

Эвелин открыла тубус. Внутри лежали большие глянцевые постеры, скрученные в рулоны, и Эвелин аккуратно достала и развернула их. Это были репродукции картин, и часть из них Джек даже узнал. Мужчина, одиноко сидящий в закусочной на пустой городской улице («Это называется „Полуночники“», – сказала Эвелин), и одна из «Кувшинок» Моне, сплошь фиолетовые и зеленые завитки, и еще две картины, на которых было изображено непонятно что: одна представляла собой хаос штрихов, другая – пятна цвета (Эвелин сказала, что это работы де Кунинга и Ротко, и добавила: «Они абстрактные. Когда-нибудь я тебе это объясню»).

Потом она вытащила последний постер.

– Моя любимая, – сказала она, разворачивая его, и Джек сразу понял, что это. Он не мог вспомнить, где видел эту картину раньше, но она была ему хорошо знакома: фермер с вилами, бесстрастная женщина справа от него, белый дом на заднем плане.