– Но это же просто пятна краски! – пожаловался он с хрипотцой варвара.

– А по-моему, красотища, – сказал он, растягивая гласные на манер восторженного колдуна.

ИМЕННО ИЗ-ЗА ЭВЕЛИН Джек и переехал в Чикаго. Именно из-за нее он подал документы в ту школу при музее. Именно по ее совету он попытался преодолеть разрыв между домом в буквальном смысле и домом как пространством, где чувствуешь себя на своем месте.

И все же в Чикаго он не чувствовал себя на своем месте. Это стало ясно в первую же неделю пребывания в городе, во время адаптационного курса, когда он познакомился с запутанной бюрократической системой Института искусств, с большим количеством должностей, названия которых ему ни о чем не говорили – вроде «методиста учебного отдела» или «проректора», – и с десятком корпусов, расположенных на обширной территории кампуса. Он никогда бы не признался однокурсникам, помимо прочего, в том, что до последнего момента думал, будто колледж – это одно здание. Потому что так было в старшей школе. И в средней, и в начальной. Он даже не подозревал, что так считал, пока ему не дали карту кампуса с множеством зданий, и тогда он повернулся к своему соседу и спросил:

– Вообще не понимаю, где мы будем учиться.

На что сосед согласно хмыкнул и сказал:

– Это точно!

Почему ему не сказали, что в колледже учатся сразу в нескольких зданиях? И как получилось, что у всех уже были учебники? В школе учебники с мятыми от многолетнего листания уголками всегда ждали его на парте. Кроме того, откуда все знали, что для заселения в общежитие нужно столько вещей? Джек сел в автобус в Эмпории, не имея при себе ничего, кроме набитого одеждой мешка для мусора и печатной машинки матери, которая лежала в видавшем виды черном пластиковом чехле с ручкой, похожем на портфель. Все остальные привезли компьютеры, упаковки рамена, коробки с газировкой, микроволновки и мини-холодильники, навороченные стереосистемы, полки, специально предназначенные для гигантских коллекций компакт-дисков, постеры, чтобы вешать на стены. Они как будто прочитали какое-то руководство по жизни в колледже, которое ему никто не выдал. Похоже, у них были деньги, хотя явно этот факт не афишировался. Все они ходили в секонд-хенды, как и Джек, и все жаловались, что на счету у них негусто, как и Джек, и при этом никому из них не нужна была работа. Джек после учебы три раза в неделю подрабатывал на факультете искусств, и его должность официально называлась «специалист по хозяйственной части», но ее суть была куда понятнее из менее эвфемистичного названия «уборщик». Джек был уборщиком. Ему нужны были деньги. А его однокурсники в то же время вскользь упоминали о поездках не куда-нибудь, а в Сорбонну, о летних путешествиях на поезде по всей Европе, о том, как родители упорно возили их на Рождество на горнолыжные курорты, и Джек понимал, что, несмотря на внешнее впечатление, эти люди были другими. Всякий раз, когда он обнаруживал новые доказательства того, что они не пережили то, что пережил он, это казалось почти предательством. Он слышал их споры о том, какая из зарубежных столиц «переоценена», и ему хотелось сказать: «Никто из вас не ложился спать в варежках, потому что ваша семья не могла позволить себе отопление. Никого из вас не окунали в ванну со льдом, когда у вас поднималась температура, потому что больница была слишком далеко. Никто из вас не знает, каково это – перестать по-настоящему чего-то хотеть, потому что, когда вы чего-то хотите, это огорчает ваших родителей».