Отец усмехнулся.

– Возможности есть везде.

– Поразительно. Просто поразительно.

– Главное – никогда не останавливаться на достигнутом, – сказал отец, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула. – Никогда не почивать на лаврах. Никогда не довольствоваться тем, что имеешь. Если ты начнешь думать, что уже сделал достаточно, что уже добился всего, чего хотел, это конец. Вчерашние успехи не имеют значения. Забудьте о них. Все, что имеет значение, – это идти дальше, дальше и дальше. Вот посмотрите на мою дочь.

Элизабет подняла на него глаза – она смотрела на свои колени, отвлекшись, когда он начал свою речь, – вдруг осознала, что опять сутулится, и решительно выпрямилась.

– Моя дочь, – продолжал он, – не довольствуется теми уроками, на которые ходят остальные старшеклассники. Она не довольствуется тем, что преподают остальным. Нет, она пойдет на занятия в колледже. Изучать то, что проходят на первом курсе. Правда же?

Тут все взгляды обратились на нее, и ее первым порывом было поправить его – она собиралась пойти не на занятия в колледже, а на подготовительные курсы к колледжу, и это совсем другое дело, – но тут она увидела, как смотрит на нее отец, словно бы говоря: «Только не накосячь мне тут», подавила этот порыв, кивнула и перечислила множество курсов, которые будет посещать этой осенью, а потом начала сыпать именами различных философов – Гоббса, Платона, Адама Смита, – которых читает для подготовки, и говорила и говорила о своих летних изысканиях, пока не поймала взгляд матери, дающий ей другой, прямо противоположный наказ: «Не хвастайся». Это было одним из основных правил хорошего тона, которым следовала ее мать. Не хвастаться. Не быть тщеславной. Или, по крайней мере, не производить впечатление хвастливого или тщеславного человека. Элизабет неоднократно видела, как ее мать демонстрирует свои коллекции дорогих вещей и уже практически доходит до того, что можно было бы счесть хвастовством, но в последний момент смягчает его какой-нибудь скромной и самоуничижительной фразой: «Ой, ничего особенного, просто побрякушка, за которую я почти наверняка переплатила, а возможно, вообще подделка», – причем говорилось это о дорогом ювелирном изделии, подлинность которого, как знала Элизабет, не подлежала сомнению. И вот теперь Элизабет, осознавая, что перечисление ее академических достижений может быть расценено как хвастовство или тщеславие, тоже попыталась себя принизить:

– А еще я хожу в театральную студию, но получается очень плохо. У меня нет никаких актерских способностей. В общем-то, я и пошла в эту студию только потому, что туда записалась Мэгги. Наверное, она моя лучшая подруга. Осенью мы поедем любоваться листопадом.