– Мой папа – болван, – наконец сказал он и тут же пожалел, но назад своих слов не взял, не зная, как это делается.

– И теперь они живут вместе?

– Нет. Говорят, что все случилось спонтанно. Не думаю, что они смогли бы жить вместе. У них нет ничего общего. А ты?

– Что – я?

– Тебя интересует моя мама?

– Что-что?

– В любом случае, похоже, что у нее сейчас есть любовник. – Висенте чуть не сказал, что у матери есть, скорее, любовница, но он не был в этом уверен, лишь подозревал.

– Наверняка есть, – согласился Гонсало. – Должно быть, у нее от них отбоя нет. Ведь твоя мама очень красивая, обаятельная и талантливая. Не думаю, что она мечтает вернуться ко мне.

У Гонсало тоже не было желания возвращаться к ней, но, конечно, ему не хотелось в этом сознаваться. И все же Висенте понял это. Он не хотел бы, чтобы Гонсало снова был с Карлой, однако не возражал против его постоянного присутствия. Пусть бы Карла и Гонсало существовали в совершенно разных, параллельных мирах, как сейчас, а он бы получил доступ к обоим этим мирам – ни больше ни меньше.

Было уже семь часов вечера, люди возвращались с работы. А они вышли на площадь Италии, и Висенте устремил взгляд туда, где он встретил Прю. Он думал о ней или, точнее, пытался думать о ней, потому что у него это не получалось. Начал прокручивать в голове сказанное о своем отце и почувствовал стремление взять обратно злополучную фразу, защитить своего папу, хотя это почти невозможно, и так было всегда. Ну и какого черта я хочу его защищать, спросил себя Висенте, какой в этом прок, и с какой стати я общаюсь с Гонсало, слушаю его и верю ему? Внезапно с какой-то жестокостью перед его глазами возник образ матери, покинутой одинаково посредственными мужчинами. Он подумал, что Леон и Гонсало неразличимы, никчемны, оба они оказались неспособны выйти за пределы узкого круга своих интересов, одарить такую женщину настоящей любовью и дружбой.

– Действительно, мой папа – болван, – заявил Висенте с легкой дрожью в лице и голосе, – да и ты такой же. Нет, ты даже хуже. Ты заставил нас поверить, что ты лучше, но оказался еще хуже.

Гонсало воспринял эти фразы как заслуженный и ожидаемый удар кулаком в лицо, который должен был его нокаутировать, но сейчас он не позволил себе упасть на ринге. Ему тотчас пришел в голову уныло-подходящий ответ, но не было желания его произнести: «Я не осуждаю тебя за то, что ты осуждаешь меня».

– Я никогда не хотел причинить тебе боль, – вместо этого изрек он.

– А ты мне ее и не причинил, – парировал Висенте. – Я в порядке, я крепкий. Меня не так-то просто обидеть.