Салинген поставил пустой кубок и хлопнул себя по лбу.

— Чуть не забывать! Инглиш джентльмен Гилмор, который служить Москоу компани и писать то письмо... Он погибнуть. Очень внезапно. — Рассказчик возвел очи горе. — Его найти мертвый на пристань у Николовский монастырь, прямо против гавань Святой Николаус на Розовый остров, где двор Москоу компани. Его злодейски кто-то убить. — Голландец осекся. — Что ты смотреть так на меня, господин каптейн? Ты думать, я его убить? Это не есть так! У меня такой же причина убить Гилмор, как у прикащик Баженин и у тебя. И еще у кое-кто. Даже у царь Иван!

Разговор он все же решил сменить.

— Господин Истратов, я гореть нетерпений исполнить наш договор и видеть снова моя невеста.

Аверкий одарил немца испепеляющим взором. Истратов нахмуренно кликнул слугу и велел звать Настасью Михайловну.

Войдя, девица маково зарделась, встала смиренно, опустив глаза.

— Вот твой жених, Настасья... — веско произнес отец. Палицын уже готов был немедленно объявить немцу, что берет его под стражу за беззаконие. — ...Которого из двух выберешь, тот и будет, — довершил Истратов. — Один из псов опричных, да сам царского гнева опасается. Другой увезет тебя к иноверцам, и более не увидишь родной земли, не найдешь там себе попа русского...

Голландец в недоуменном возмущении переводил взор с одного на другого.

— Как это понимать?..

— Подожди, господин Салинген. Отвечай, дочь. Кто тебе более по сердцу? Если этот, московский, то помни, среди каких зол будешь жить: казней изуверских, опричного беснования. Может, и с мужа твоего живьем кожу снимут, а тебя на похотные утехи кромешникам отдадут...

Настасья бросилась к отцу, упала на колени и стала покрывать мокрыми от слез поцелуями его руку.

— Батюшка! Тело погубят, а душу-то не смогут!

— Выбрала, значит, — горько промолвил Истратов.

— Не стращай напрасно дочь, Михайло Лукич, — укорил его Палицын, сам светясь, как новая серебряная копейка.

— Хоть люб он тебе? — спросил отец у дочери, взяв ее за подбородок. — Ишь, очи-то сияют. Люб, знать.

Салинген оскорбленно поднялся.

— Это есть коварно, господин Истратов! Мы договариваться, и я свой договор держать. Я этого так не оставить! Я потребуй вернуть мне все до последний грош, который я потратить за год на вас двух!

Бывший боярский сын уставился на немца, наливаясь изумленной яростью.

— Вон!! — Салинген, отброшенный к двери этим ревом, не стал возражать. — Мужичье торговое! — вслед ему рявкнул Истратов, затем грузно опустился на лавку и растерянно посмотрел на Аверкия.

— Нынче же переезжайте в монастырскую гостиницу, — как о решенном деле сказал Палицын.