Аверкий слушал мрачное брюзжанье старика вполуха. Ему эти тревоги казались пустыми. Строят ведь крепость. К будущему лету она встанет в полный рост, и для немцев со всех окрестных земель окажется неприятной неожиданностью. Стрельцов будет уже не шестеро, а с полсотни, да четыре пушки. Никакому свею близко не подойти. А самое-то главное — рядом сидит юная жена, пуще раскрасневшаяся от пригубленного вина и от того непременного, которое вскоре случится. Когда поведут обоих в подклеть, где все уже приготовлено и постелено...
Иван Григорьевич, сообразив наконец, что до его сумрачных предчувствий молодому нет дела, выбрался с помощью слуги из-за стола и отправился на крыльцо. Окропив снег и замерзнув, он еще долго стоял там, пораженный зрелищем в небе. На темном холсте над ночной землей появилась алая лента, будто девичья. Она сворачивалась и опять развертывалась, росла вширь до самого верха звездного купола, пока не заняла половину неба. И это была уже не лента, а красный, трепещущий на ветру воеводский прапор в ратном походе.
Эпилог Трифонова дружина
Эпилог
Трифонова дружина
1
1
Мглу зимней ночи вспарывали быстрые прочерки пламени. Горящие стрелы вонзались в снег, озаряя мимолетными вспышками бой в предполье крепости, и гасли. Это был самый странный, невероятный бой из всех, которые повидал в своей жизни Аверкий Палицын. В бесконечной тьме мурманской зимы среди проблесков огня скользили на высоких сугробах люди, обутые в лыжи, и с треском, с криком сшибались, стремясь повалить противника в снег, где он увязнет и уже не встанет.
— Ну чего там видать? — донеслось в который раз снизу, от ворот. Там стучали молотками, наспех укрепляя поврежденную ядром воротину.
— Да ничо не видать! — раздалось в ответ с боевого хода стены. — Кажись, наших теснят... Тут рази чего углядишь! От каянцы-нехристи, нашли времечко для разбою. Аккурат под Рождество... Тьфу, скверна люторская.
Кольские служильцы продолжали пускать через бойницы зубчатого тына огненные стрелы, освещая сечу на вылазке. Целили осторожно, дабы не подстрелить ненароком своих. Лежащие на снегу тела пронзали стрелами-факелами, лишь когда были уверены, что это враг. Иногда поражали живую цель. От горящей пакли на убитых или раненых вспыхивала одежда. Человечья плоть, облаченная в меха, становилась ярким светильником, вокруг которого плясали мятущиеся в схватке тени. Аверкий всей душой стремился туда, в самую гущу боя, и с каждой стрелой, сорвавшейся с его лука, будто посылал в предполье часть самого себя, своего раззадоренного злой яростью сердца.