– Это кто еще такой?

– Один из моих сержантов – он проходил мимо и узнал Мартина. И побежал за мной. Успел.

Вилья хмуро улыбнулся и подмигнул Мартину:

– Считай, сегодня вечером ты второй раз родился, инженер. Можешь дважды в году праздновать. – Он уставился на Мартина, явно желая что-то добавить. – Мне докладывали, что вчера и раньше ты дрался как должно.

Мартин выдержал его взгляд.

– Делал что мог, – просто ответил он.

– И хорошо сделал, судя по всему. Разве нет? Сказали, ты взорвал пути перед эшелоном федералов… Поздравляю.

– Спасибо, генерал.

– Не за что. Ты единственный гачупин, который пришелся мне по душе… Но вот что я тебе скажу, дружок. Ты ведь в Северной дивизии не первый день, знаешь, стало быть, что тут к чему.

Вилья поскреб в курчавой голове, словно его кусали паразиты, уцелевшие после мытья. Потом почесал мощную шею и грудь, открытую полурасстегнутой рубашкой.

– А знаешь ли, что я подумал вчера, глядя, как наши под свинцовым ливнем лезут вверх по склону?.. А подумал я, что там люди, которые хотят победить, дерутся с другими людьми, которые не желают, чтобы их победили, и что многие погибнут, так и не узнав, кто же победил и кто проиграл.

Он помолчал. Взял со стола столовый нож, попробовал лезвие на ладони и пренебрежительно отложил.

– Такова она, революция, – снова заговорил он. – Она заставляет убивать. Убьешь больше врагов, чем убили они, – победишь. Убьешь меньше – проиграешь. Только новыми и новыми смертями и движется народное дело. Иначе никак. А когда время придет, надо будет научиться не только убивать, но и умирать.

Кофейные глаза смотрели сурово и пронизывающе, словно Вилья проверял, согласны ли с ним те, кто его слушал.

– Ты, дружок, напрасно сунулся не в свое дело, а Сармьенто зря хотел тебя расстрелять… С другой стороны, индеец правильно поступил, что собирался выполнить приказ «колорадос» в живых не оставлять, а ты – что не оробел, когда тебя собрались кокнуть, а мой кум Хеновево – еще того правильней, что им не дал… – Он обернулся к своему секретарю, стоявшему в сторонке с папкой под мышкой. – Объяснил я, Луисито?

– Очень доходчиво, генерал.

– Мне бы тоже захотелось поступить так, услышь я подобное… Мало ли, что он шпорил своего коня и грудь под пули подставлял… Правда ведь?

– Сущая правда, генерал, – кивнул секретарь.

– Ну и вот… Все поступили хорошо и скверно, ибо это и есть жизнь.

Вилья повел по лицам закаменелым взглядом, предостерегая от возражений. И показал на папку: