– Это правда. Вот ты сидишь тут, не ломаешься, не выделываешься, чистишь оружие, будто ничем другим в жизни не занимался. Мексиканец на все сто. Я видел, как ты дырявил шкуры федералам в Торреоне, в Тьерра-Бланке, в Охинаге… И как сцепился с Сармьенто из-за этого сопляка-горниста, которого я бы тоже пристрелил, глазом не моргнув.

Он в последний раз протер тряпкой карабин. Потом собрал патроны, горкой лежавшие на столе, и стал по одному вгонять их в обойму.

– Иные все в толк не возьмут, как это человеку с твоим образованием, с твоими умениями может нравиться такая жизнь. Что ты с нами просто потому, что тебе это нравится.

Мартин улыбнулся:

– Это трудно объяснить.

– Да я и не прошу тебя ничего объяснять.

Майор продолжал свое занятие. Но вот снова поднял голову:

– Ты позволишь сказать тебе кое-что по секрету?

– Ну разумеется.

– За те три года, что прошли со дня нашей встречи в Хуаресе, ты стал настоящим мужчиной… Бойцовым петухом. Удальцом, который, как у нас говорят, не заробеет первым отведать, каков на вкус черный сапоте. Которому и тайну можно доверить, и жизнь свою.

Польщенный Мартин молча улыбнулся. Гарса вставил все шесть патронов и положил карабин на стол.

– И ты не из тех, кому так и тянет сказать: «Не пыжься, дыня, я тебя косточкой знавал». Совсем не из тех. Умеешь себя с людьми вести и себя с ними правильно поставить. И потому тебя люди любят, по плечу хлопают, а начальство ценит – вон лейтенантские шпалы навесило… Моя Макловия говорит, что ты и в полковники можешь выйти. И я с ней согласен.

Мартин взглянул на сольдадеру, продолжавшую что-то шить вместе с другими женщинами.

– А мне кажется, она меня недолюбливает.

– Вот тут ты ошибаешься. Моя старуха манерам, как сам видишь, не обучена, она женщина простая. Однако очень даже отдает тебе должное. Однажды сказала, что если бы я откинул копыта, ты единственный из всех этих вшивых оборванцев, с кем бы она стала жить. Разве не помнишь?

– Забыл сразу же. Не хотел обижать тебя, майор.

Гарса вытер замасленные руки тряпкой:

– Что же тут обидного? Я вот ее понимаю.

В этот миг Макловия крикнула сержанту, чтоб прекратил терзать гитару, потому что больше мочи ее нет слушать. Сидевшие вокруг него рассмеялись, а сам Твоюжмать с грехом пополам извлек несколько аккордов из «Иезуита в Чиуауа».

Мартин смотрел на Макловию. И на миг она подняла голову, встретилась с ним глазами, а потом опять склонилась над шитьем.