Пройдя таможню в Орли, я взяла такси прямиком до Сен-Жермена к кафе «Дё Маго».

Стоял холодный декабрьский день, не похожий на тот прекрасный июньский, в котором я встретилась с Чарли в Париже и была единственным посетителем, сидевшим на улице. Я быстренько заглянула внутрь, чтобы убедиться, что две китайские фигурки все еще там, на страже – и они действительно остались на месте, – после чего решила сесть снаружи, вспоминая тот день, когда Чарли подъехал к обочине на голубой «Изотте» Ани.

Я заказала «Перно» и закрыла глаза, представляя себя много лет назад, молодой вдовой, не знающей, как жить дальше, испытывавшей одновременно чувство вины и восторга от того, что нахожусь в Париже и жду приезда Чарли. За закрытыми веками я видела своего брата, нежно-голубой автомобиль и красавицу Аню.

– Еще «Перно», мадам?

Мог ли это быть тот же официант, только старше, толще, но с тем же понимающим видом?

Я все еще не допила. Неужели я выпила тогда три штуки, пока ждала Чарли?

– Нет, спасибо, – сказала я. Мне нужно было собраться с мыслями, и моя голова уже, казалось, отделялась от тела; мир кружился. Отто, прилетевший из Германии шесть лет назад, предупреждал меня о синдроме смены часового пояса, вызываемом слишком быстрым перемещением с запада на восток или наоборот, этот термин изобрели после того, как люди начали летать вместо использования пароходов. Мое тело думало, что оно все еще в Нью-Йорке, все еще крепко спит посреди ночи.

Несмотря на то что у меня кружилась голова, несмотря на перемены, вызванные войной, Париж оставался Парижем, городом света и цвета. Здесь стало больше машин, новых моделей, и темп казался быстрее и шумнее, прямо как в Нью-Йорке. Никаких больше ослов с овощными тележками.

Я оставила свой напиток, наполовину недопитый, и пошла прогуляться вдоль оловянного цвета Сены, пытаясь проветриться, прежде чем отправиться в отель. По предложению Отто я потратилась на номер в отеле «Ритц» вместо маленького отеля на левом берегу, любимого места Оскара Уайльда.

Пока шла, я пыталась представить солдат вермахта, марширующих по Елисейским Полям, свастику, развевающуюся на площади Согласия, танки, ведущие бои в Люксембургском саду, все то, чего я не увидела вживую. Осталось много артефактов, говоривших об оккупации Парижа, которые даже не нужно было представлять: отверстия от пуль, испещряющие здания вдоль бульвара Сен-Мишель, пятна краски, перекрывающие антинацистские граффити на дверях.

Париж все еще восстанавливался после войны, и это был долгий процесс. Освещение было более тусклым, порции в ресторанах стали меньше. Но это все еще был Париж, и он всегда будет Парижем, с голыми каштанами и платанами, растущими вдоль бульваров, с воркующими на мостовой голубями, запахом свежевыпеченного хлеба и кофе, доносящимся из кафе и пекарен, с Эйфелевой башней, маячившей вдалеке.