– Не я. Я буду в своем гамаке. Но ты делаешь доброе дело. Когда я вспоминаю о том, как страдала маленькая Гого… – Она замолчала. Мы стояли у окна, глядя на Вандомскую площадь и колонну Наполеона, снова преследуемого голубями, но в этот раз без мешков с песком у основания. – Когда я буду в Нью-Йорке, я позвоню, – пообещала Скиап. Но я знала, что этого не случится.

– Заходи на ужин, – сказала я, подхватывая эту игру. – Я приготовлю спагетти. Я помню твой рецепт.

Она взяла меня за руку и крепко сжала ее.

– Смелее, – сказала она одновременно и мне, и себе. – Наполеон…

– И его маленькие солдатики. – Это был лучший способ сказать ей, что я никогда ее не забуду. Она была мне другом, хорошим другом, и в какие-то моменты помогла заполнить пустоту после смерти матери.

Выходя за дверь, она обернулась и как бы невзначай бросила:

– Зайди поздороваться с Коко. Она вернулась в Париж. Наконец-то приехала из Швейцарии. Полагаю, ей слегка одиноко. Покажи ей вечернее платье, которое я подарила. Она умрет от зависти. Ах да, кое-что еще. Подожди минутку.

Она скрылась в своем кабинете и вышла, держа в руках пальто. Тот самый дождевик, который был на мне в нашу последнюю встречу с Аней. Он до сих пор был у нее.

– Помнишь, ты спрашивала о нем, когда уезжала? Я думала, что его отдали, но оно висело в шкафу. Тебе оно еще нужно? Не понимаю зачем, оно же старое и совсем вышло из моды.

Я взяла его из рук Эльзы и проверила карман. Оторванный клочок бумаги все еще был там. Адрес, по которому я могла найти ее. Чернила спустя время выцвели, и когда я развернула бумагу, она была сильно помята в месте сгиба, но надпись все еще можно было прочитать.

От бутика Скиап до вновь открывшегося магазинчика Коко на улице Камбон было всего несколько шагов. Уже темнело, как это бывает зимним вечером, небо из жемчужно-серого превращалось в синее, усыпанное звездами. Свет ламп струился из окон дома 31 по улице Камбон, где все еще трудились швеи и подмастерья. Коко тоже должна быть там. Я помнила, что она работает дольше, чем кто-либо из них. Когда я сообщила свое имя, одна из продавщиц проводила меня на знаменитую и знакомую мне зеркальную лестницу, ведущую в личные апартаменты Коко.

– Посмотри, как сидит это пальто! – первое, что она сказала мне. – Я же говорила тебе, что одежда должна идеально сидеть на плечах, иначе это ни на что не годится.

Коко Шанель в ту зиму исполнился семьдесят один год. Она только что вышла после четырнадцатилетнего перерыва; она пережила обвинения в госизмене, смерть друзей и любимых, войну, изгнание. Это было видно по ее лицу, но не по осанке и жестам. Коко двигалась как юная леди, с высоко поднятой головой, и встала прямо, спеша подняться со своего бежевого дивана, чтобы расцеловать меня в обе щеки.