– Теа, – эхом повторяет Корнелия, любуясь, как Нелла прикладывает девочку к груди Марин.
Тело малышки колышется вместе с неровным дыханием матери. Дрожащие пальцы Марин гладят спинку дочери, проводят по маленьким косточкам крестца. Словно котенок. У нее из глаз снова начинают катиться слезы. Корнелия утешает Марин, гладит по лбу, а та прижимает к себе дитя; головка девочки уютно устроилась в ямке на материнской шее. У Марин на лице выражение восторженного изумления, гримаса радости и боли одновременно.
– Нелла, – окликает она.
– Да?
– Спасибо тебе. Спасибо вам обеим.
Пока Корнелия собирает окровавленное белье, они смотрят друг другу в глаза. В дыхании Марин слышны хрипы – звук, от которого кожа остальных идет мурашками. Нелла поворачивается к окну; смотрит, как на канал опускается ночь. Дождь наконец затих. Над узкими крышами, над трубами и флюгерами светит луна и простирается усеянное звездами небо.
Глядя на задернутые бархатные занавеси кукольного домика, Нелла думает, что при заказе Йоханнес кое-чего не учел. Где комната Марин – та самая, с сушеными растениями, чучелами, образцами и картами? Есть два кухонных помещения, кабинет, гостиная, спальни, даже мансарда. Возможно, так Йоханнес защищал сестру – а может, ему просто не пришло это в голову. Миниатюристка ничего не прислала для тесного мирка Марин. Ее тайная комната так и осталась тайной.
Праведник
Праведник
Нелла и Корнелия забываются сном прямо тут же, в креслах, притащенных из гостиной. Спят беспокойно, потому что Марин стонет и мечется в постели.
Когда Нелла просыпается, колокола отбивают восемь утра. В комнате все еще стоит резкий запах крови, испражнений, рвоты, больной плоти. Огонь погас. По полу рассыпаны засохшие стебли лаванды, с вечера так и валяется на боку опрокинутый серебряный кувшин.
Суд над мужем начался час назад.
Нелла лихорадочно распахивает шторы. Корнелия открывает глаза, бросается к постели.
– Я к Йоханнесу.
– Не оставляйте меня, – умоляет Корнелия. – Я не знаю, что делать.
Подушка Марин пропиталась потом; завернутая в одеяло Теа спит у матери на груди. При звуках их разговора роженица тоже открывает глаза. Измазанная кровью и телесными жидкостями кожа все еще слабо пахнет миндалем, и Нелла вдыхает его горький аромат. Надо идти в ратушу – но как оставить Марин?
– Ступай, Нелла, потом расскажешь, – едва слышно произносит Марин. –
Корнелия хватает руку Марин и целует с пылким обожанием.
– Конечно. Конечно, госпожа. Конечно, я останусь.