Но птицы и им подобные не обременены высокомерием, а гордиться крыльями – это простое невинное чувство, поэтому они смотрят по сторонам, учатся всему у всех сторон, учатся все время, и вот почему многие из них, особенно те, кто летает на дальние расстояния, в том числе и наш Коува, тренируются спать с одним закрытым глазом и отключив половину мозга, а другой глаз и половина мозга бодрствуют. То есть одновременно спят и получают информацию. А еще спасаются от охотников и приумножают знания. Разве это меньше, чем сиддхи[200], обретенные йогами? Но ответ получишь, только если начнешь считать их йогами.

Никто не знал, как он летел. Вагах, Рахат, Лахор, Карачи, пустыня Синда, по следам Мамы и Дочери, там услышал, здесь увидел и наконец добрался до Хайбера.

Если бы хоть кто-то знал, что эта куропатка была его подругой с хайберских времен, то, чтобы взять у нее интервью и потом напечатать, пришлось бы вернуться в прошлое и прослушать всю эту длиннющую историю на куропатачьем языке. Что тоже интересно. Ладно, когда-нибудь.

В общем, Коува долетел до Хайбера и по дороге узнал о визах, разделе, религиозной неприязни и много еще о чем. Например, о том, что ни у кого нет власти над этими пуштунами и даже радость они превращают в браваду: вскидывают ружья и палят в воздух. Это он видел своими глазами. Он был из рода ворон, и вряд ли совершил бы ошибку, доверившись людям. Он хорошо знал, что его мясо им не нравится – это успокаивало, хоть и было обидно, мол, мы в безопасности только потому, что воняем и невкусные, но какой-нибудь бессердечный, войдя в раж или впав в раздражение – а раздражение – это второе я человека, – направит на него ружье, и песенка спета, поэтому он старался лишний раз не высовываться.

Ничего такого ужасного не случилось. Он рассматривал худжры и крепости, а если какой-нибудь пуштун поднимал на него глаза, то вел себя весьма предусмотрительно: потихоньку с беспечным видом отходил на несколько шагов и продолжал озираться по сторонам – уголки глаз настороже, сердце колотится, – как бы не раскусили, и стоит только пуштуну моргнуть, максимально бесшумно взлетает и исчезает.

У него было два преимущества: первое – он был из вороньих, а второе – он мог летать. Мог заглядывать в закрытые двери и через высокие стены.

И туда, куда надо было добраться, добраться любой ценой, добрался. Там четверо убийц, вооруженных автоматами, сторожили двух женщин. Он уселся на минарет мечети, чтобы поближе разглядеть лица и принести Старшему хорошие вести.

На самом деле он видел Маму и Дочь с того дерева, забравшись на которое, Старший уснул, и ему приснилось, что он запутался в сари. Выходит, с одной стороны, он близко-то их и не видел. А с другой, в тюрьме люди начинают выглядеть странно. Уменьшающаяся старая женщина в свободном балахоне, по локоть измазанная в грязи, и ее стареющая дочь с лицом, испещренным морщинами от мучений и страданий, которая покрывает голову дупаттой и слоняется из угла в угол.