Потом происходит нечто странное: рассказчик внезапно переходит к повествованию от первого лица во множественном числе и настоящем времени. «Где-то, где-нибудь, в щелочке, трещинке, ямке случайной застрянем… А прольется ласка да внимание живой водой, прорастем. Чахлой веточкой прорастем, былинкой, крошечной бесцветной ниточкой картофельной, да ведь и спросу-то нет». Понадобится еще несколько предложений, чтобы осознать: Приставкин, скорее всего, сам был в этом поезде, был одним из близнецов, скорее всего, Сашкой, более тихим и задумчивым, в то время как Кольку он описывает как смелого и смекалистого. Нет, он до сих пор в этом поезде: «Можем и не прорасти, а навсегда кануть в неизвестность. И тоже никто не спросит. Нет, значит, не было. Значит, не надо».

Это касалось не только двух близнецов, добавляет Приставкин, но и всех детей в поезде, и вообще всех сирот, тысячи и десятки тысяч которых перевозили в 1944 году через разрушенный, еще не оправившийся после фашистской оккупации Советский Союз. Приставкин вспоминает многих из них – их лица и даже имена, и как в юности отправил в поисковую службу сотни желтых почтовых карточек с запросами, но не нашел ни одного товарища. Прошло уже двадцать пять лет с тех пор, как он начал публиковать книги, имена его героев остаются настоящими, неизменными, потому что пишет он не ради вымысла, однако он все равно не получил ни одного ответа. Ни один из сирот не откликнулся. «Эта повесть, наверное, последний мой крик в пустоту: откликнитесь же! Нас же полтыщи в том составе было! Ну хоть еще кто-то, хоть один, может, услышит из выживших, потому что многие потом, это и на моих глазах частью было, начали пропадать, гибнуть на той, на новой земле, куда нас привезли».

Да: такую книгу писатель может написать всего лишь раз в жизни. На вокзале, где чистят поезда от грязи, забившейся в каждую щель, Колька идет вдоль насыпи и собирает терн. На дальнем тупике за водокачкой он набредает на товарные вагоны. «Из зарешеченного окошечка наверху кто-то его позвал. Он поднял голову и увидел глаза, одни сперва глаза: то ли мальчик, то ли девочка. Черные блестящие глаза, а потом рот, язык и губы. Этот рот тянулся наружу и произносил лишь один странный звук: „Хи“». И вдруг «ожило деревянное нутро вагона. В решетку впились детские руки, другие глаза, другие рты, они менялись, будто отталкивали друг друга, и вместе с тем нарастал странный гул голосов, словно забурчало в утробе у слона: „Хи! Хи! Хи! “»

Глаза эти наверняка принадлежали чеченским детям, чьи покинутые дома стали приютом для русских сирот, и, возможно, Анатолий Приставкин все-таки был Колькой, тем самым смелым и смекалистым из двух близнецов, которые не знали, куда их везут.