— Все это одна видимость, — уверила ее Ляля, когда они добрались до ее крохотной квартирки на Пяца Амзей и Мария высказала первые впечатления. — Пережили ужасную зиму. Но наступило лето, появились черешня, зеленая фасоль, главное же — солнце, которое согревает бесплатно, и вот, пожалуйста, ожили.

Дома Ляля выглядела менее импозантной. Дешевый халат, который она надела, вернул ей обычный вид простенькой девчонки, приходившей по вечерам в ее номер в гостинице «Суисс».

— Конечно, мы здесь не знаем ужасов фронта или бомбежек. Но если хочешь увидеть последствия войны, поезжай к нам в Кишинев.

— Для этого я и приехала.

— А мне показалось, хочешь дать несколько представлений в Бухаресте.

— Это тоже. Поскольку другого выхода не было. Но вообще-то приехала из-за вас. Что все-таки случилось с папой? О каком происшествии ты упоминала? Не могла написать понятней? Я билась головой в стенку и все равно не могла понять, что произошло.

— Написать точнее не могла. Разве не знаешь: письма проверяет цензура? А отец был убит. Расстрелян немцами. Как можно было это написать?

— Расстрелян? Немцами? — Мария ощутила, как похолодело у нее на сердце. — Но что он сделал?

— Ах, Муся! Нельзя сказать, что я в этом Бухаресте так уж здорово разбираюсь в жизни. Мы вынуждены зарабатывать на хлеб пением, в то время как люди вокруг плачут. А ты… что можно сказать. Чтоб узнать, как все было, нужно поехать туда, в Кишинев. Там, говорят, не обязательно нужно что-то сделать, чтоб расстреляли…

— Поеду. Сказала ведь — ради этого и приехала. И все же что произошло с отцом?

— Произошло. Если б ты только знала, как трудно им там живется! И дело даже не в деньгах. На них просто нечего купить. А прошлой зимой особенно не хватало дров, угля, керосина. Но на вокзал уголь поступал. Для военных, для кого-то еще — черт их знает! Люди с окраин шли в Вистерничень и собирали остатки. Отец, конечно, в первую очередь. Ведь на вокзале чувствовал себя как дома. И разве мог представить, что будет расстрелян как преступник на том самом месте, где, по сути, прожил всю жизнь?

Несколько минут длилась настороженная, тяжелая тишина. Ляля курила, глядя в окно. Мария подумала: «Вот где настоящий ад. Вот где терпят люди настоящие истинные несчастья. Бедная мама! Бедные люди! А я думала, что наши волнения — вершина трагического! Какие глупости! Переживания неженок, избалованных судьбой».

— В какой-то степени отец сам виноват в своей смерти! — выкрикнула Ляля, выбросив за окно сигарету.

— Отец? Но ты же сказала…

— Да. Виноват, потому что продолжал жить так же, как и раньше. Не понимал или не хотел понимать, что происходит вокруг. Знаешь, когда я приехала туда осенью, когда увидела все эти развалины, целые улицы, полностью разрушенные, большие магазины на Александровской, ставшие грудами мусора, сожженный собор — собор целиком сгорел, но в особенности когда увидела их, немцев, которые с таким равнодушным видом проходят по этим каменным коридорам, то поняла: пришел конец света. Что им было искать там, в нашем городе, хотелось бы спросить. За какие грехи его сровняли с землей? А отец… Отец, казалось, совсем не замечал всего этого.