— Но почему? Почему? — вздохнула она, откладывая фотографию.

— Что почему? Я же сказала, щелкнул, даже не предупредив.

— Я спрашиваю, почему так безжалостно разрушили наш город?

— Вот тебе на! Я же рассказывала! Чему тогда удивляешься? Ну да, истинная дочь своего отца. Как и он ни в чем не разобрался, так ничего не можешь понять и ты. Война, милая моя, война. И думаю, мы еще не до конца поняли, что это значит. Главное впереди. По крайней мере мы, живущие тут. Ты все-таки далеко…

И вновь закурила сигарету.

— Зачем ты куришь? — спросила Мария усталым, полным глубокого огорчения голосом. — Курение старит, портит голос.

Ляля скривила лицо.

— Для моего трактира сойдет. Кто сейчас обращает на это внимание?

— Похоже, ты неплохо устроилась. Поэтому вряд ли стоит так ругать место, где работаешь.

— М-да. Конечно, не полное убожество. Но на деньги, которые там получаю, вряд ли прожила бы. Нашла поклонника, или покровителя, называй как хочешь.

— Такие все еще существуют?

Само по себе признание не удивило ее. Ляля оставалась Лялей.

— Больше, чем в другие времена. Война большинство людей разоряет, зато некоторых обогащает.

— Ах, Ляля, Ляля. Как трудно тебя понять… Слушаю, и создается впечатление, будто в тебе живут два человека.

— Велика важность, что в тебе живет один, важный и значительный!

— Господь с тобой… Но лучше бы тебе выйти замуж.

— Вот-вот! А за кого?

Она сердито швырнула в пепельницу почти целую сигарету.

— Когда начала немного разбираться в жизни и стала внимательней осматриваться вокруг себя, парней моего возраста превратили в палачей, головорезов. Один из них, ставший близким душевно, хоть родом и отсюда, из этого города, пропал где-то «за далеким морем, у крымских скал», как поется сейчас в модной песенке.

Снова установилась тишина. Увидев, как огорчена Мария, Ляля подсела к ней, обняла за плечи.