Мария вновь улыбнулась: как это похоже на домнишоару Аннет! Да, она, как всегда, наставляла Елену, словно та все еще была ученицей.

— Однако когда рассказ об этой короткой поре возрождения, так резко и трагически оборвавшейся бомбами, сброшенными на город в то страшное утро, — одна, кстати, разорвалась совсем рядом, где-то на улице Гоголя, когда рассказ об этом был окончен, глаза их потухли, от прежнего энтузиазма и следа не осталось. И вновь стали такими, какие есть на самом деле. Одинокие, несчастные, никому не нужные старухи. Кто в такое время учится в Кишиневе музыке?

У Марии сильно сжалось сердце — подобное все чаще случается с ней в последнее время.

— А мне не выпало счастье повидаться с ними. Какая ты счастливая, что можешь вернуться!

— Да-а. Счастливая… Если бы посмотрела, что осталось от нашего города!

Тали нахмурилась. Мария подумала: то, что Ляля приняла за надменность, было выражение — новое и не присущее Тали — неуверенности, смятения. Оно действительно делало Тали неузнаваемой.

— Ляля мне тоже говорила об этом.

— Говорить — слишком мало. Нужно увидеть собственными глазами. Какой-то кошмар. Снесены с лица земли целые кварталы.

— А люди?

— Люди… Город наполовину пуст. Многие, очень многие не слишком-то ждали нашего прихода. Ушли с Красной Армией. Другие… Да, еще не сказала о евреях. Думаю, ты в курсе дел, ведь этот чудовищный приказ идет оттуда, откуда прибыла и ты.

Мария почувствовала озноб. В самом деле — оттуда. Откуда прибыла и она.

— А что с Ривой? — почти прошептала она.

— Была, как, наверное, знаешь, в Черновцах. Если успела эвакуироваться, возможно, спаслась.

Мария вспомнила загнанный взгляд Лизы Табачник и ставший хриплым голос: «Что будет с нами, евреями, госпожа Мария?»

Они помолчали.

— Вот так, Муха. Думаю, слезы и проклятия матерей и жен намного дольше переживут имена всех тех, кто это затеял.

Мария пожала плечами.

— Что толку, Тали? Какое в них утешение?

— Ты права. Ну да, оставим в наследство детям. Но что будут делать они с этими проклятиями?

Девочка Тали была примерно одних лет с Катюшей. Хоть внешне она и походила на мать, однако нисколько не наследовала живость и нетерпеливый нрав той. Наоборот, казалась застенчивым, даже замкнутым ребенком. Наверно, пошла в Коку. Возможно, такой ее делала болезнь, вернее, физический недостаток. Она носила очки, одна из линз которых была затянута куском черного сукна.