— О чем ты говоришь, Муха? Что за глупые мысли? Не зря говорят, что артисты в большинстве своем чудаки. Какая может быть связь между твоей судьбой и судьбой какого-то солдафона, отупевшего от своей казармы и образа жизни, которую ведет?
— Кто знает, не являются ли, как ты говоришь, чудачества артистов отзвуком их душевных мук и радостей?
Они замолчали, думая о том, что это, вероятно, последний вечер, который им суждено провести вместе. Увидятся ли еще когда-нибудь?
XI
Кто бы мог ее обвинить, что радостные вопли Катюши, щебет Алекса, молчаливые, но долгие объятия Густава в первые минуты после приезда заставили ее почувствовать себя самым счастливым человеком на земле? Особенно в нынешние времена, когда в мире осталось так мало света и тепла. И особенно в этом городе, по-прежнему словно бы присыпанном пеплом. С его серыми домами, с тусклыми и мрачными серыми людьми, с его серым небом, которое в какой-то день расколется и покроет все вокруг налетом пепла.
— Отвыкла ездить, — пожаловалась она. — Плохой знак для артиста. Значит, старею.
— Брось кокетничать. Привыкла к комплиментам, которые так и сыплются, где б ни оказалась! Когда появилась на ступеньке вагона, в первую минуту подумал, что сходит семнадцатилетняя девчонка.
Густав улыбался, но глаза у него были невеселые, а на лице сквозила тень озабоченности, может усталости. Во всяком случае, его деланная актерская улыбка не могла прикрыть истинного душевного состояния. Кстати, лицом он изменился, очень. Прежде всего похудел. Всегда загорелые щеки сейчас были какого-то землистого цвета. Словно и их присыпало пеплом.
Они остались наконец вдвоем, и Мария обняла его. Погладила, как ребенка, по мягким, но явно начавшим редеть волосам. Затем, слегка приподняв к себе лицо, заглянула прямо в глаза.
— Ты явно переутомлен, Густи, милый. Как у тебя дела?.. — Сердце у нее болезненно сжалось, но она старалась не подавать вида.
— Идут, — хмуро ответил он. — Снимаем последние кадры.
Да, веселым назвать его было трудно. Скорее наоборот. Мария прекрасно понимала, что он не в восторге от роли, которую пришлось сыграть во всей этой истории. Однако ни о чем не спросила. Это значило бы вновь ворошить прошлый кошмар, возвращаться к которому не хотелось. Скорей бы позабыть, и дело с концом.
— Наконец-то, — вздохнул он, словно подводя итоги дискуссии, содержание которой известно только одному ему. — Главное, что вернулась. И можно наконец успокоиться душой.
— Неужели решил, что могу оставить тебя? Могу не вернуться?
Она рассмеялась чуть-чуть удивленно, чуть польщенно.