— Не. — Он непринужденно махнул рукой (жест Сильвии, только в переводе на мужской язык). — Уже с месяц ее не видел. Ошивается где-то.

— Да.

Погрузить бы руки в волосы Бруно. На одно лишь мгновение — этого будет достаточно. И закрыть палимые огнем глаза. От этой мысли Оберон ослабел и прислонился к передней стенке кровати.

— Ни дать ни взять стрекозка.

Непринужденно и томно Бруно расположился на кровати, так что там оставалось место и для Оберона.

— Что-что?

— Стрекозка. Сильвия.

Со смехом он сложил большие пальцы, изображая крылатое созданье. Улыбаясь Оберону, заставил стрекозу немного полетать; а потом трепетом крыльев позвать Оберона за собой.

Как далеко ты зашел

Исчезла музыка.

Убедившись, что Бруно спит так же, как его сестра, — мертвецким сном, Оберон не стал осторожничать. Выдернув свои вещи из сундука и чулана, разбросал их по комнате. Развернул помятый зеленый рюкзак, сунул туда свои стихи, прочее содержимое кабинета, мыло и бритву и до отказа набил его одеждой; в кармашки поместил все, какие отыскались, деньги.

Пропала, всё, пропала, думал он; мертво, мертво; пусто, пусто. Но никакими заклинаниями нельзя было изгнать из этой комнаты ее дух, даже самый бледный и нереальный; и потому оставалось одно — бежать. Бежать. Он шагал из угла в угол, мельком заглядывал в ящики и на полки. Его поруганный уд раскачивался на ходу; под конец Оберон натянул на себя шорты и брюки, но тот укоризненно пылал и укрытый. Затея потребовала больших усилий, чем он рассчитывал. Ну ладно, ладно. Запихивая в карман рюкзака пару носков, Оберон нащупал какой-то забытый предмет, завернутый в бумагу. Он вынул находку.

Это был подарок, который вручила ему Лили в тот день, когда он покидал Эджвуд, чтобы искать счастья в Городе; небольшой сверточек в белой бумаге. Открой, когда о нем подумаешь, сказала она.

Оберон оглядел Складную Спальню. Пусто. Теперь уже навсегда. Оскверненную постель занимал Бруно, а на бархатном кресле висела его пестрая куртка. По полу кухни пробежала и спряталась мышь (или дело дошло уже до галлюцинаций? Он чувствовал, что так оно и есть). Оберон вскрыл пакетик Лили.

Какая-то машинка. Он рассматривал ее, вертел в липких и все еще трясущихся пальцах, пока не понял: это шагомер. Портативный шагомер, который привязывают к поясу, чтобы знать, как далеко ты зашел.

Донышко бутылки

Крохотный парк наполнялся народом.

Почему Оберон не знал, что любовь бывает такой? Почему никто не сказал ему? Если бы знал, он никогда бы не ввязался; во всяком случае, с такой готовностью.

Почему он, в конце концов, молодой человек не без царя в голове, а к тому же из хорошей семьи, не имел ни о чем ни малейшего понятия?