– Немного дальше, – сказал старик.

Деревья стали гуще, потом снова расступились. С крон продолжала капать оставшаяся после бури дождевая вода. Карим-бхай довел их по тропе до широкой поляны. Там он раскинул руки, как бы говоря: «Вот, смотрите!»

При виде открывшегося зрелища у Амира чуть не оборвалось сердце.

– Аммади! – охнула Калей, упала на колени, а затем, заливаясь слезами, поцеловала землю.

На поляне, занимая весь ее диаметр, лежало мертвым самое огромное из существ, какое доводилось видеть Амиру. Он готов был побиться об заклад, что оно не уступало длиной Кишкинде. Но у этого, убитого, не было крыльев. Тело было вытянутое, чешуйчатое, извилистое, как у змеи; туловище кольцами свивалось на поляне, а хвост терялся в зарослях.

«Это тот, которого убил аппа, – понял Амир. – И сам погиб. Размен жизнями. Плата, которую взяли Уста за борьбу против установленного ими порядка».

– Здоровенный, как двенадцать сшитых один за одним слонов, – сказал Амир.

Мерзкая чешуя на туше была повреждена и поцарапана, кровь давно засохла на туловище, а земля была выжжена и потрескалась, как если бы кто-то поддерживал на этом месте суточный костер. Морда зверя была спрятана под одной из конечностей, и Амир видел только торчащий изо лба изогнутый рог. Некогда он, видимо, был изумрудным – нечто сродни рубиновым кабошонам у запертого внутри бури Бессмертного Сына. Теперь рог утратил прежнее величие, он больше не блестел и иссох, как покрытая пылью реликвия.

Амир круглыми глазами посмотрел на Карим-бхая.

– Не гляди на меня. – Карим-бхай вскинул руки. – Когда мы прибыли, он был уже мертв. Видимо, поэтому мы и выжили, если тебе интересно.

Когда Карим-бхай раздул затухший костер, все начало становиться на свои места. Амиру не терпелось познакомиться с Илангованом, но на первых порах пришлось довольствоваться Секараном.

– Ну почему где только случается беда, там обязательно ты? – проворчал Секаран, поправляя платок на шее и усевшись на доску, снятую с какого-то корабля.

Амир чувствовал, что Секаран считает себя счастливчиком, так как пережил Завиток, но до сих пор не освоился с реалиями Внешних земель. И с тем, что теперь они его дом, а не Черные Бухты. Такого потрясения хватило, чтобы превратить громилу Секарана в тихого и напуганного мышонка с подозрительно бегающими глазками. Амир его не осуждал. Это была жизнь, которой Секаран не знал и не ожидал обрести. Его с пиратами отправили на смерть, а вместо этого они оказались в мире, который привыкли считать вымыслом. Что может быть хуже?

Большинство из выживших Обреченных держались настороженно по отношению к Калей. Некоторые помнили, как она одна против многих дралась с ними в Черных Бухтах, прихлопывая их, словно мошкару. А потом видели ее бой на корабле: как она сражалась с халдивирами, а затем сошлась на мечах с той женщиной, что похитила Благословенного. Пираты знали, на что она способна, и здесь, во Внешних землях, это воспринималось и как удача, и как проклятие. Калей улыбалась им, даже подмигивала некоторым, как бы в насмешку.