– В этом видно мое влияние, не так ли? Я позволяла женщинам развлекаться, смеяться, не относиться ко всему серьезно. Это помогло парижанкам пережить войну. – Она гордилась этим, как мне казалось, по праву. Однако я была рада, что мне не пришлось носить подобные шляпы. Они выглядели чертовски тяжелыми, и ходить в них было так же трудно, как в головном уборе танцовщицы.

– Знаешь… – Ее глаза заблестели, и она наклонилась ко мне поближе. – Когда я была маленькой девочкой, я нашла на чердаке сундук с одеждой, прекрасными старинными вещами с кружевом и вышивками, так много вышивки, что под ней не было видно ткани, рюши, корсеты, превращающие женщин в песочные часы. Ты только представь: тело, сотканное из времени.

Ее пальцы дернулись, будто она хотела зарисовать то, что вспомнила.

– Я использовала эту форму, превратив одежду бабушки в вечерние платья. А сейчас… – Уголки ее губ опустились.

Два часа. Время.

– Ты подождешь меня? – Скиап схватила меня за руку.

– В лобби, – согласилась я.

Я прождала почти три часа. Когда Скиап вернулась, ее лицо было бледным, но торжествующим.

– Они хотели узнать о Беттине! – пожаловалась она. – Они сказали, что у меня были большевистские наклонности. Я сказала им, что нет ничего противозаконного в том, чтобы поддерживать права трудящихся или иметь друзей в правительстве Виши. Или продавать что-то военным. Если бы это было так, то большей части Франции грозила бы тюрьма. Они едва не обвинили меня в шпионаже. Меня, которая отказала в обеде Муссолини, которая так упорно боролась за то, чтобы французская мода не была перенесена в Берлин! И все потому, что я не свернула свой бизнес и продала его немцам, хорошенькой жене Геринга, Эмми, чтобы избежать потери работы для еще большего количества людей.

Она закурила сигарету, ее руки дрожали от негодования.

– Мужчины воюют на поле боя, но женщины, которые не имеют права голоса, мы же тоже страдаем, – сказала она. – Я плакала в тот день, когда Муссолини встал на сторону Гитлера и объявил войну Франции. И вот чем они мне отплатили.

– Но ты свободна?

– Да. Свободна. Однако мне не позволят принимать участие ни в одной из вечеринок, посвященных модным коллекциям.

Это было важно. Мода зависела от публичности, а публичность – от того, чтобы быть на виду. Синдикат переводил Скиап в разряд невидимок.

– Полагаю, могло быть и хуже, – сказала она. – Одна из моих подруг из Парижа отказалась сидеть рядом с женой немецкого офицера на одном из показов. И эта женщина погибла в Равенсбрюке лишь потому, что поменялась местами, оскорбив таким образом нацистского офицера. Не пойти на несколько вечеринок? Ерунда.