Когда я возвращаюсь в дом, папа стоит на кухне, наливая в чайник воду.
– Папа, я все знаю, – говорю я. – О Джесс и о том, что произошло.
Поначалу я не могу заставить себя на него посмотреть, встретить его взгляд. Но когда наконец поднимаю голову, папа кажется таким маленьким, испуганным и печальным.
– Прости меня, – говорит он.
Я делаю шаг вперед, затем еще один и крепко-крепко его обнимаю.
Шестьдесят два
Спустя годы после моего увольнения я случайно натыкаюсь на Лекса в Нью-Йорке.
Я приезжаю туда по делам. Мне нравится так говорить: звучит внушительно, словно консалтинговое агентство, которое я недавно открыла, – полноценная, солидная фирма. Понадобилось немало времени, чтобы вновь поверить в себя. Сокращение выбило почву у меня из-под ног, и моя самооценка рухнула, как игрушечная пирамидка. К счастью, выходное пособие оказалось более чем щедрым (хотя мне и противно произносить это слово), а наработанные за долгие годы в клубе связи помогли продержаться на плаву, пока я не встала на ноги и не решилась открыть собственную компанию.
Хотя главным образом я приехала, чтобы повидаться с Джесс. Конечно же, наши отношения изменились после того, как я все узнала. Не в одночасье, а шаг за шагом – «поэтапно», как говорит Джесс, которая планомерно приближается к месту в совете директоров. Мы договорились встречаться каждые полгода: то она прилетает в Лондон, то я – в Нью-Йорк.
Иногда я приезжаю одна. Нам есть что обсудить – по сути, целую жизнь. Лучше это делать без отвлекающих факторов, а Ребекка всегда рада взять к себе Эша на несколько дней. Но чаще я беру его с собой. Мы бесстрашно выдерживаем восьмичасовой перелет и его последствия, чему я очень рада. Без него я тоскую; мне страшно его не хватает.
Пока я работаю, Джесс приглядывает за Эшем –
– Какой смысл в руководящей должности, если не можешь сам составлять расписание или брать выходной? – говорит она.
У них с Эшем появляются свои традиции: многочасовая прогулка на детской площадке с зеленым паровозиком возле Вест-Сайд-Хайвей[54]; пломбир с разными наполнителями в кафе-мороженом неподалеку от моей старой квартиры. И хотя теперь я точно знаю, что дети в Нью-Йорке все-таки есть – как и все необходимое для их воспитания, – у меня здесь всегда возникает такое чувство, будто я привезла контрабандой экзотическое животное. Я постоянно ловлю на себе удивленные взгляды, с трудом толкая коляску по неровным тротуарам (сначала с младенцем, потом с двухлеткой), чуть позже – гуляя по Манхэттену с семенящим рядом малышом; и постоянно борюсь с желанием купить ему шумозащитные наушники и маску, которая не пропускала бы загазованный воздух и шлейфы марихуанного дыма. Порой я задумываюсь, не лучше ли нам с Джесс держать его в помещении, на строгом карантине.